будете? — Майор протянул пачку сигарет.

— Нет, спасибо. — Джозеф отказался с улыбкой.

Ему налили кружку чая, крепкого и горького, но горячего. Он выпил и через полчаса снова вышел на свежий воздух, чтобы продолжить путешествие по траншее. Высоко над головой ярко загорелась осветительная ракета. Привычным движением он присел так, чтобы голова не возвышалась над бруствером. Траншея была неглубокая, всего четыре фута, поэтому, чтобы не попасть на мушку врагу, все были вынуждены ходить, согнувшись чуть ли не пополам. Где-то вдалеке стрекотал пулемет, выпущенная мина, похожая на крысу, шлепнулась в грязь рядом с траншеей.

Рядом с ним сновали люди. Обычный порядок вещей здесь перевернулся. Днем тут почти ничего не происходило, шла обычная работа по восстановлению траншеи, чистили оружие и боеприпасы, кто-то отдыхал. Активная жизнь начиналась ночью. Как и смерть.

— Здрасьте, капеллан, — прошептал из темноты голос. — Помолитесь там, чтоб мы снайпера этого проклятого достали.

— А что, если Бог — еврей? Поможет? — поинтересовался другой голос.

— Вот дубина! — с насмешкой отозвался третий голос. — Каждый знает, что Бог — англичанин! Тебя в школе вообще ничему не научили?

Грянул дружный смех. Джозеф присоединился. Пообещав прочитать подходящие молитвы, он двинулся дальше. Многих из этих людей он знал всю свою жизнь. Они все были из одного нортумберлендского городка или окружающих его деревень. Они вместе ходили в школу, таскали яблоки с одних деревьев, ловили рыбу в одних речках и ходили одними улицами.

Было чуть позже шести, когда он достиг передовой траншеи; за разложенными по ее брустверам мешками с песком начиналась «ничейная земля» — четыре или пять сотен ярдов грязи, колючей проволоки и воронок. В резких вспышках полдесятка обгоревших пней казались похожими на присевших людей. Серые клубы, зависшие над этим местом, могли быть или туманом, или ядовитым газом.

Странно думать, что летом эта пропитанная ужасом и кровью земля может расцвести жимолостью, незабудками и живокостью, а больше всего — маком. Глядя на эту исковерканную землю, невозможно поверить, что на ней еще может что-то вырасти.

Взлетели еще несколько осветительных ракет, озарив землю, ломаные шрамы траншей позади. На несколько коротких слепящих секунд стали видны и люди, стоявшие в траншее с винтовками. Захлопали выстрелы снайперов.

Джозеф застыл. Он знал, какой страх испытывают ночные дозорные, ползшие по грязи там, на «ничейной земле». Кто-то из них лежал в конце отходящих от траншеи сап, большинство прятались в воронках, окруженных баррикадами из проволоки. Их задача — заметить, если на стороне противника начнется какое-нибудь необычное движение, усилится активность или начнется подготовка к атаке.

Еще несколько ракет. Начинался дождь. Трещал пулемет, и откуда-то слева доносился грохот орудий. А потом опять пронзительно засвистели пули снайперов. Снова и снова.

Джозеф содрогнулся. Он подумал о людях там, впереди, невидимых ему, и помолился, чтобы им хватило сил и выдержки выполнить задание. Молился он искренне.

Где-то впереди закричали. Начался обстрел тяжелыми снарядами, посыпалась шрапнель. Вдруг произошло какое-то движение, засверкали вспышки, через бруствер перевалился и съехал по грязи человек, зовущий на помощь.

Джозеф бросился вперед, схватился за деревянные опоры. Снова вспышки. Он отчетливо увидел перед собой капитана Хольта, который шел к нему пошатываясь; на плечах он нес обмякшего человека.

— Ранен! — выкрикнул Хольт. — Сильно! Из ночного дозора. Там паника. Нас чуть всех там не…

Он опустил человека на руки Джозефа и бросил на землю его винтовку со штыком, замотанным старым носком, чтобы скрыть блеск. Лицо его выглядело причудливо: совершенно черное, вымазанное жженой пробкой (обязательный элемент камуфляжа для всех ночных дозорных) и грязью, и широкая красная полоса крови.

Вокруг бегали люди. Перестрелка все не прекращалась.

Человек в руках Джозефа не шевелился. Из-за того, что он был без сознания, его безвольное тело было трудно удерживать. Джозеф почувствовал под руками липкую влагу, в нос ударил запах крови. Из темноты материализовались несколько человек и забрали у него из рук ношу.

— Живой? — взволнованно воскликнул Хольт. — Нас там пулями залили просто. — Голос его дрожал и, казалось, вот-вот готов был сорваться.

— Не знаю, — ответил Джозеф. — Отнесем его в бункер, там проверим. Вы сделали все, что могли. — Он знал, какое отчаяние охватывает человека, если умирает тот, кого он спасал, рискуя своей жизнью. Такой человек падает духом, его охватывает ощущение неудачи и даже чувство вины за то, что он выжил. — Вы ранены?

— Ерунда, — ответил Хольт. — Пара царапин.

— Лучше перевяжите, пока инфекция не попала, — посоветовал Джозеф.

Ноги его поскользнулись на мокром бревенчатом полу, и он ударился плечом о выступающее из стены бревно. Все стены траншеи уже начали проседать под весом мокрой грязи. Бревна прогнивали.

Человек, помогавший ему, выругался.

Неуклюже неся раненого, они осторожно пошли по соединительному ходу к третьей, вспомогательной траншее, под защиту бункера.

Хольт выглядел ужасно. Его окровавленное лицо подслоем жженой пробки посерело. Он весь промок от дождя и грязи, а на плечах и на спине у него темнели пятна крови.

Кто-то дал ему сигарету. Здесь, в бункере, можно было не бояться зажечь маленький огонек. Он глубоко затянулся.

— Спасибо, — пробормотал он, все еще глядя на раненого.

Джозеф тоже посмотрел на него. Теперь было понятно, откуда кровь. Это был молодой Эштон. Он его хорошо знал, потому что учился в одном классе с его старшим братом.

Солдат, который помогал им его нести, горько вскрикнул. Это был Мордафф, лучший друг Эштона, и он увидел то, что теперь отчетливо разглядел и Джозеф. Эштон был мертв, у него была разворочена грудь, и кровь уже не билась из вен, в голове зияла дырка от пули.

— Вот черт, — тихо произнес Хольт. — Я сделал то, что мог. Я не успел к нему добраться. Он запаниковал.

Мордафф вскинул голову.

— Он бы никогда не запаниковал! — отчаянно выкрикнул он, это был крик отрицания невозможного.

— Такое случается, — хрипловатым голосом произнес Хольт.

— Не с Уиллом! Такого не могло быть! — возразил Мордафф.

Глаза его засверкали, в зрачках отразились огни свечей, лицо посерело. На огневой позиции он пробыл уже две недели — большой срок, если ты без перерыва находишься в постоянном напряжении, грязи, холоде, то в полной тишине, то в ужасающем шуме.

— Вам нужно перевязать руку и бок, — сказал Джозеф Хольту. — И лучше это сделать побыстрее.

Хольт снова посмотрел на убитого Эштона, потом на Джозефа.

— Не стойте здесь, истекая кровью, — настойчиво продолжил Джозеф. — Вы сделали все, что было в ваших силах. Вы ничем не поможете. Идите. А я пока останусь с Мордаффом.

— Я попытался! — повторил Хольт. — Там ведь кругом была сплошная грязь, темнота и колючка, и пули со всех сторон. — На лице под маской самообладания мелькнул страх. Он слишком часто видел смерть. — Там у любого бы нервы сдали. Того, кто хочет в герои попасть и начинает