— Вы что делаете? — крикнул Катлер на ходу. — Вы кто такой?

— Моя фамилия Браун, — с грустью в голосе произнес священник после того, как склонился над чем-то лежащим на земле и снова выпрямился. — Мисс Рим просила меня прийти, и я пришел, как только смог. Но, как оказалось, слишком поздно.

Трое мужчин посмотрели вниз, и в тот миг по крайней мере для одного из них жизнь кончилась. Вечерний свет золотой дорожкой струился по узкому проулку, и посреди этой дорожки в сверкающем синевой и зеленью сценическом наряде, устремив мертвое лицо к небу, лежала бездыханная Аврора Рим. Платье ее было порвано, как будто в борьбе, правое плечо обнажилось, но рана, из которой струилась кровь, находилась с другой стороны. Медный кинжал лежал, поблескивая, на мостовой примерно в ярде от тела.

Какое-то время мужчины стояли молча. Откуда-то со стороны Чаринг-Кросс донесся далекий смех цветочницы, на одной из улиц рядом со Страндом кто-то громко засвистел, призывая такси. И тут капитан движением столь молниеносным, что оно могло означать либо истинную страсть, либо искусное притворство, схватил сэра Уилсона Сеймура за горло.

Сеймур спокойно повернул к нему лицо, и в глазах его не было ни гнева, ни страха.

— Вам нет нужды меня убивать, — ледяным голосом произнес он. — Я сделаю это сам.

Рука капитана дрогнула и опустилась. Второй мужчина добавил с прежней искренней уверенностью:

— Если мне не хватит мужества заколоться кинжалом, за месяц я прикончу себя выпивкой.

— Ну нет, — сказал на это Катлер, — я выпивкой не обойдусь. За это должна пролиться чья-то кровь… Не ваша… Но, похоже, я знаю чья.

И прежде, чем остальные смогли понять его намерения, он схватил с земли кинжал, подскочил к другой двери в нижнем конце проулка, вышиб ее одним ударом и набросился на Бруно. В эту минуту из гримерной своей шаркающей походкой вышел старый Паркинсон. Увидев лежащий в проулке труп, он, покачиваясь, подошел к нему и остановился. Пока старик смотрел на тело, лицо его подергивалось. Потом он вернулся в гримерную и неожиданно сел на одно из кресел. Отец Браун тут же бросился к нему, не обращая внимания на Катлера и громадного актера, которые уже схватились не на шутку, вырывая друг у друга кинжал, и комната гудела от звуков их борьбы. Сеймур, который все еще сохранил здравый рассудок, выбежал из переулка и стал свистеть, призывая полицию.

Когда полицейские прибыли, первым делом они с трудом разняли дерущихся, которые вцепились друг в друга, точно обезьяны. Потом, задав пару формальных вопросов, арестовали Бруно, открыто обвиненного взбешенным противником в убийстве. Полицейские, не лишенные журналистского чутья, несомненно, оценили тот факт, что герой нации, человек, имя которого известно в каждом доме, собственными руками задержал преступника. К Катлеру они отнеслись с глубочайшим почтением, выслушали его внимательно и указали капитану на небольшой порез у него на руке. Похоже, когда в пылу борьбы Катлер через опрокинутые стул и стол тащил к себе Бруно, тот вывернул у него из руки кинжал и полоснул по запястью. Рана была несерьезной, но, пока его не увели, полудикарь не сводил глаз с окровавленной руки и с лица его не сходила усмешка.

— Форменный каннибал! — сопровождая его взглядом, шепнул констебль Катлеру.

На это замечание Катлер ничего не сказал, но через пару секунд произнес:

— Нужно позаботиться о… о трупе… — И голос его осекся.

— О двух трупах, — послышался из дальнего угла комнаты голос священника. — Когда я к нему подошел, этот несчастный был уже мертв.

Священник смотрел на Паркинсона, который бесформенной черной грудой полулежал на роскошном кресле. Старик отдал не менее красноречивую дань погибшей женщине.

Наступившую тишину нарушил Катлер, которого, похоже, тронула печальная судьба преданного слуги.

— И я бы хотел так, как он… — хриплым голосом промолвил он. — Помню, как он смотрел на нее, глаз буквально не сводил… Она была для него как воздух. Ее не стало, и он просто задохнулся. Умер.

— Мы все умерли, — непонятным голосом произнес Сеймур, глядя на дорогу.

С отцом Брауном они попрощались на углу, извинившись, если где-то позволили себе грубость. Лица у обоих были не только трагические, но и загадочные.

Разум маленького священника был похож на кроличий садок, по которому дикие мысли носились так быстро, что он не успевал их ухватить. Вот и сейчас, словно белый кроличий хвостик, у него в голове промелькнула мысль, что в скорби этих двух мужчин он не сомневался, но вот насчет их невиновности еще надо подумать.

— Лучше нам всем уйти, — сдавленно сказал Сеймур. — Мы уже ничем не поможем… Мы сделали все, что в наших силах.

— Поймете ли вы меня правильно, — негромко спросил отец Браун, — если я скажу, что вы сделали все, что в ваших силах, чтобы навредить?

Оба мужчины вздрогнули, как будто были в чем-то виноваты, и Катлер, повернувшись к нему, голосом, в котором зазвучали железные нотки, произнес:

— Навредить кому?

— Себе, — ответил священник. — Я бы не стал тревожить вас, если бы не считал, что обязан вас предупредить. Вы сделали почти все, что было в ваших силах, чтобы отправить себя на виселицу. Конечно, если этого актера оправдают. Меня наверняка вызовут в суд как свидетеля, и мне придется рассказать, что после того, как раздался крик, вы оба в огромном волнении вбежали в комнату и начали ссориться из-за кинжала. Если основываться на моих показаниях, убийцей может быть один из вас. Вот почему я и говорю, что вы навредили сами себе. К тому же капитан Катлер порезал себе руку кинжалом.

— Порезал себе руку? — насмешливо воскликнул капитан. — Да это же простая царапина!

— Вот-вот, всего лишь царапина, — согласно кивнул священник и добавил: — Тем не менее кровь из нее пошла и осталась на кинжале. Теперь мы не можем узнать, была ли она там до этого.

Какое-то время все молчали. Потом заговорил Сеймур, и голос его зазвучал так взволнованно, как никогда раньше:

— Но в проулке я видел человека.

— Я знаю, — с непроницаемым лицом ответил клирик. — Капитан Катлер тоже видел там человека, это и кажется неправдоподобным.

И прежде чем они поняли смысл этих слов и смогли что-то ответить, отец Браун вежливо попрощался и ушел, неся под мышкой свой старенький потрепанный зонтик.

В наше время самые правдивые и важные новости в газеты поступают от полиции. Если в двадцатом веке в прессе больше места отводится убийствам, чем политике, то происходит это потому, что убийство — дело намного более серьезное. Но даже это вряд ли объясняет ту невообразимую шумиху, которую лондонские и провинциальные газеты подняли вокруг «дела Бруно», или, как его еще называли, «тайны переулка». Этот случай вызвал такое волнение в обществе, что несколько недель пресса действительно снабжала своих читателей правдивыми сведениями, поскольку протоколы допросов и свидетельских показаний — чтиво хоть и довольно утомительное, можно даже сказать, невыносимое, тем не менее, это достаточно надежный источник информации. Истинной причиной подобного интереса, безусловно, оказались громкие имена, связанные с этим происшествием.