с этой утратой.

— Может быть… — Майкл Бруэр грустно покачал головой. — Но мне кажется, так вы только сделаете себе больнее.

— Возможно, боль — это именно то, что мне сейчас нужно. Это искупление. Наказание за то, что не узнала его лучше, когда он был жив.

Майкл Бруэр кивнул, принимая такое объяснение.

— Почему доктор Харт не рассказал мне об этом?

— Мы обсуждали с ним это, мисс Чейли, и решили, что чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.

— Врач не должен так поступать.

— Возможно. Но чисто по-человечески… По крайней мере, он проявил сочувствие.

— Да. — Харриет посмотрела на часы. — Он, наверное, вряд ли до сих пор на работе?

— Да, скорее всего.

— У вас есть его домашний телефон?

— Есть, — сказал Майкл Бруэр, печально кивнув головой.



— Вы хотите сказать, что не поставили диагноз сразу?

— Ну, хорошо. Да, — вспыльчиво ответил доктор Харт. То, что ему позвонили домой, и так было ему неприятно, а когда начали ставить под сомнение его медицинские знания, он и вовсе разозлился. — Послушайте, мисс Чейли, вы хоть представляете, сколько пациентов я принимаю в день? И я разговариваю с ними всеми: пенсионеры с артритом, женщины с менопаузами, студенты с бог знает какими проблемами. Секс, депрессия, наркотики… Вы представляете себе масштабы наркомании в этом университете? И с каждым годом ситуация только ухудшается, потому что торговцев наркотиками, похоже, никто не ловит. А если и поймают одного, на его место приходят двое. Так вот, из-за всего этого у врачей просто не хватает времени. Поэтому мы вынуждены ставить диагноз на основании видимых симптомов. Если больной жалуется на понос, ты прописываешь ему средство от поноса. Черт возьми, да что тут говорить, если о том, что ваш брат был гомосексуалистом, я узнал только перед самой его смертью.

— Я тоже этого не знала.

— Вот видите! Вы росли с ним вместе, и то не знали. Я же встречал его всего… три… нет, четыре раза. Как я, по-вашему, мог узнать все подробности его личной жизни?

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я говорю о наркотиках… Меня это больше всего поразило. Раньше он был противником наркотиков. Причем яростным противником. Хотя это тоже было давно.

— Люди меняются.

— Да. А вы знали о том, что он принимал наркотики?

— Опять же, узнал об этом только перед самой его смертью. Если бы я знал раньше, я мог бы что-то сделать.

— Это Майкл Бруэр рассказал вам?

— Нет. Он, наоборот, делал все, чтобы я этого не узнал.

— Почему?

— Потому что был другом вашего брата.

— Он был ему больше чем друг, верно?

— Что вы имеете в виду?

Когда Харриет стала звонить по телефону, Майкл Бруэр из вежливости оставил ее одну в своем кабинете, поэтому она почувствовала, что может рискнуть поговорить с доктором на эту тему.

— Мы выяснили, — продолжила она, — что Дикки был гомосексуалистом…

— Нет. Это невозможно. Я уверен, что Майкл не такой. Он просто хороший, добрый человек. Сейчас таких людей практически не встретишь, но он такой. Он оказался с больным на руках и стал помогать ему, как мог.

— Но если это не Майкл рассказал вам, как вы узнали про наркотики?

— Я… нашел кое-что в комнате вашего брата. Шприцы. — «Как и я», — подумала Харриет. Доктор продолжил: — Майкла Бруэра тогда даже не было там.

— Вы разговаривали с Дикки об этом?

— Нет. Он был уже слишком плох. Практически лежал без сознания.

— Почему же вы не забрали его в больницу?

— Послушайте, мисс Чейли. Ваш брат умирал. Я не мог его спасти, и никто бы его не спас на той стадии болезни. Майкл Бруэр сказал, и я с ним согласился, что ему лучше умереть дома в знакомой обстановке, а не в больничной палате.

— А второй причиной было то, что вы не хотели, чтобы больничные врачи узнали о вашей ошибке?

— О какой ошибке? Что вы имеете в виду, мисс Чейли?

— Я имею в виду то, что вы раньше не поняли, что происходит с Дикки.

На другом конце провода стало тихо. Потом доктор Харт неохотно согласился:

— Хорошо. Да. Я должен был обратить на это внимание, но не обратил. Как я уже говорил, через мой кабинет проходит слишком много людей. Иногда встречаются такие люди, которые сразу вызывают подозрение. Их с первого взгляда можно отнести к группе риска. Но с такими, как ваш брат… который казался… эксцентричным, да, но в остальном совершенно нормальным… То есть такого человека в последнюю очередь можно было заподозрить в гомосексуальности или наркомании.

— Да, — согласилась Харриет. — И именно для того, чтобы скрыть свою ошибку, вы и написали в свидетельстве о смерти «воспаление легких» и…

— Он умер от воспаления легких, — возразил доктор Харт.

— Хорошо, он умер от этого, но убило его другое.

— Это казуистика.

— Нет, ничего подобного, — продолжала безжалостно давить Харриет. — И по этой же причине вы были только рады, что похороны устроили так быстро? Вы были рады, что его кремировали. Конечно, ведь это уничтожило доказательства вашей грубейшей ошибки.

— Хорошо. Если вы так это называете, пусть будет так.

После этого признания повисла тишина. Потом доктор снова стал защищаться.

— Знаете что, мисс Чейли, я совсем не рад, что так получилось. Но СПИД — болезнь новая, пока что неизлечимая, и обычным терапевтам (а я никогда не считал себя чем-то большим, чем обычный терапевт) о ней известно очень немного. Когда ко мне на прием приходит какой-нибудь наркоман или проститутка и жалуется на потерю веса и понос, я знаю, чего ожидать. С таким человеком, как ваш брат… Когда он приходит с чем-нибудь, что может быть вызвано пищевым отравлением или любым из многочисленных вирусов, то…

— Да, — вздохнув, произнесла Харриет. Несмотря на злость и обиду, она понимала позицию доктора. — Как, по-вашему, он мог заразиться?

— Об этом можно только гадать. Учитывая его беспорядочные гомосексуальные связи… Учитывая то, что в прошлом году он летал в Сан-Франциско на конференцию… Учитывая то, что он употреблял наркотики… Учитывая все то, что я узнал о вашем брате перед самой его смертью, можно сказать, что его болезнь была вопросом времени.

— Да. — Харриет почувствовала себя уставшей и опустошенной. — Что ж, спасибо, доктор, что рассказали мне правду.

— Простите, что я не рассказал вам все сразу, но… Поверьте, я думал, что вам не обязательно знать то, что расстроит вас еще больше.

— Спасибо за заботу.

Доктор покашлял.

— Если вам от этого станет легче, мисс Чейли, то вы заставили меня почувствовать себя старым невежественным дураком, которому давно пора уходить из медицины.



Харриет не была голодна, когда тем вечером вернулась в гостиницу. Быстрый ужин, который она обещала себе, потерял привлекательность, как и сон. После всего, что она узнала в тот день, ей вряд ли удалось бы заснуть.

Даже завтрашний полет в Рим стал казаться чем-то далеким и неважным. Она уже не думала, что ей так уж необходимо быть на приеме у посла в субботу. Все равно он состоится, хоть с ней, хоть без нее.

Тот факт, что ее брат умер от СПИДа, все остальное сделал мелким и незначительным.

В его комнате она не нашла почти ничего из личных вещей. Только ключи. Сердце ее сжалось, когда, кладя их в