Какое-то время он склонялся к тому, чтобы надеть белую рубашку с открытым спортивным воротником, но в конце концов остановился на голубой, которую в свое время купил ради эксперимента, но остался ею недоволен. Красный галстук, если бы такая вещь имелась у него в гардеробе, пришелся бы весьма кстати. Поразмыслив, он вспомнил, что видел однажды на шее у своей жены довольно широкий галстук в оранжевых тонах, и решил, что он, если сыщется, подойдет для его целей. На ней он смотрелся довольно мило, на нем же будет выглядеть настоящим уродством.

Он зашел в соседнюю комнату. Было необычно видеть ее пустой. Его охватило странное ощущение. Вот он здесь, в комнате жены, копается в ее вещах, пока она лежит наверху в обществе пары сиделок и совершенно нового человечка, из которого может вырасти что угодно. Он сел перед зеркалом и уставился на свое отражение. Ему казалось, что за эту ночь он каким-то образом изменился, но, глядя на себя, он подумал, что просто выглядит небритым и слегка нетрезвым. Впрочем, именно сейчас это было как раз то, что надо, хотя, конечно, и не украшало отца семейства. В поисках ленты он обыскал все полки туалетного столика. Из них исходил знакомый запах пудры для лица и саше. Он переключился на большой встроенный платяной шкаф: платья, костюмы, полки, полные белья, вид которого заставил его прочувствованно вздохнуть. Обнаружив полку с перчатками и чулками, он почувствовал, что находится на правильном пути, и уже на следующей полке нашел галстуки. Среди них заманчиво поблескивал и искомый оранжевый предмет туалета. Он надел его и с удовольствием отметил, что выглядит в нем совершенно нелепо.

Он вышел из комнаты жены, оставив выдвинутыми все полки, как будто там побывал грабитель. Далее были извлечены на божий свет древний твидовый пиджак деревенского вида, годный разве что для рыбалки в Шотландии, и пара коричневых холщовых туфель. В брюки он вдел ремень, потом после непродолжительных поисков нашел старую мягкую фетровую шляпу неопределимого цвета, после чего снял с ленты шляпы рыболовные мушки и запихнул манжеты рубашки поглубже в рукава пиджака. На этом он решил остановиться, но потом подумал, вернулся в комнату жены и выбрал себе большой шерстяной платок зеленовато-голубого оттенка. Экипировавшись подобным образом, он спустился вниз к констеблю Берту, который крепко спал с открытым ртом и храпел.

Питер почувствовал укол обиды. Он, можно сказать, приносит себя в жертву ради этого полицейского, а у того даже не хватает обычного такта проявить хоть какую-то благодарность. Впрочем, сейчас не было необходимости его будить. Питер громко зевнул и сел рядом…

В половине седьмого их разбудил лакей. Если он и удивился, увидев хозяина в очень странном наряде спящим в гостиной рядом с рослым полицейским, то был слишком вышколен, чтобы признаться в этом даже самому себе. Он просто снял со стола поднос, чтобы унести, и чуть слышное позвякивание бокалов разбудило Питера, который всегда спал очень чутко.

— Это вы, Уильям. Я что, заснул? Который час?

— Без двадцати пяти минут семь, милорд.

— Как раз самое время. — Тут он вспомнил, что лакей спит на верхнем этаже. — Что на западном фронте? Без перемен? Все тихо?

— Я бы не сказал, что тихо, милорд. — Уильям позволил себе слегка улыбнуться. — Молодой мастер около пяти часов несколько оживился. Но в общем, все хорошо, насколько я могу судить по рассказу Дженкин.

— Дженкин? Это младшая из сиделок? Не уходите, Уильям. Не могли бы вы слегка пнуть в бок констебля Берта? Нам с ним надо заняться одним делом.

Мерримэнс-энд пробуждался. Из тупика вышел, позвякивая бутылками, молочник, на верхних этажах начали загораться окна, слуги принялись раздвигать шторы, перед десятым домом горничная уже подметала ступеньки крыльца. Питер оставил полицейского в начале улицы.

— Не хочу появляться здесь в первый раз в официальном сопровождении, — пояснил он. — Подойдете, когда я махну рукой. Кстати, как зовут приятного господина из двенадцатого дома? Мне кажется, он может нам помочь.

— Мистер О’Халлоран, сэр.

Полицейский выжидающе посмотрел на Питера. Казалось, он утратил всякую инициативу и целиком доверился этому гостеприимному и чудаковатому джентльмену. Питер, сунув руки в карманы брюк и небрежно надвинув шляпу на глаза, углубился в улицу. У двенадцатого дома он остановился и осмотрел окна. На первом этаже они были открыты, дом уже не спал. Он взбежал по ступенькам, заглянул в щель для писем и нажал кнопку звонка. Дверь открыла горничная в опрятном синем платье и белом чепце.

— Доброе утро, — сказал Питер, приподнимая потрепанную шляпу. — Мистер О’Халлоран дома? — Звук «р» он произнес твердо, раскатисто. — Я имею в виду младшего мистера О’Халлорана.

— Он дома, — ответила горничная, подозрительно осматривая раннего гостя. — Но еще не встал.

— Не встал? — повторил Питер. — Я понимаю, в такое раннее время не принято наносить визиты, но мне нужно срочно с ним увидеться. Дело в том, что я… Там, где я живу, произошла одна неприятность. Вы не могли бы все же попросить его спуститься? Прошу вас. Я всю дорогу к вам пешком шел, — добавил он жалобно, и это была истинная правда.

— В самом деле, сэр? — произнесла горничная и сочувственно добавила: — Вы и правда выглядите очень уставшим.

— Ерунда, — сказал Питер. — Я просто не обедал. Но, если я увижусь с мистером О’Халлораном, все будет хорошо.

— Может, вы войдете в дом, сэр, — сказала горничная. — А я пока схожу, попробую его разбудить. — Она провела усталого странника в прихожую и усадила его на стул. — Как мне вас представить, сэр?

— Петровинский, — без колебаний ответил его светлость.

Как он и ожидал, ни необычное имя, ни необычный наряд необычно раннего гостя не вызвали удивления. Горничная оставила его в небольшой чистой прихожей и, поднимаясь по лестнице, даже не обернулась.

Оставшись один, Питер осмотрелся и заметил, что в прихожей почти не было мебели и освещалась она единственной люстрой, висевшей почти над самой входной дверью. Почтовый ящик был обычный, проволочный, его нижняя часть была аккуратно выложена коричневой оберточной бумагой. Откуда-то из глубины дома донесся запах жарящегося мяса.

Через какое-то время раздались быстрые шаги на лестнице, и показался молодой человек в халате. Спускаясь, он говорил:

— Это ты, Стефан? Мне горничная назвала тебя мистером Виски. Что, опять Марфа от тебя ушла, или… Что за черт! Кто вы такой?

— Уимзи, — спокойным голосом произнес тот. — Не Виски, а Уимзи, друг давешнего полицейского. Я просто заглянул похвалить ваше искусство создавать оптические иллюзии, которое, я полагал, умерло вместе с изобретательным Ван Хогстратеном или, по крайней мере, с Грейсом и Ламбеле.

Молодой человек вздохнул. У него было приятное лицо, веселые глаза и заостренные, как у фавна, уши. С сожалением усмехнувшись, он сказал:

— Надо полагать, мое прекрасное убийство раскрыто. Что ж, как видно, оно было слишком хорошим. Но эти полицейские!.. Я всей душой надеюсь, что они устроили беспокойную ночку в четырнадцатом доме. Позволите ли узнать, каким образом