вы оказались втянуты в это дело?

— Дело в том, — сказал Питер, — что я тот человек, к которому тянутся расстроенные констебли. Почему — сам не знаю. И когда я представил себе крупную фигуру в синей форме, которую столь убедительно увлек за собой некий бродяга, чтобы заставить посмотреть в отверстие в двери, я тут же перенесся мыслями в Национальную галерею. Сколько раз я заглядывал в смотровое отверстие выставленной там маленькой черной коробки и наслаждался интерьером голландского дома, составленным из нескольких перспектив, нарисованных на четырех плоских сторонках коробки.[39] Как разумно было с вашей стороны во время встречи с полицейским сохранять красноречивое молчание. Ваш ирландский акцент выдал бы вас. Слугам вашим, я полагаю, было приказано не появляться внизу.

— Скажите, — О’Халлоран присел на краешек стола, — вы что, знаете на память, чем занимается каждый житель этого района Лондона?

— Нет, — ответил Питер. — Констебль, подобно доброму доктору Ватсону, умеет наблюдать, но не умеет делать выводы из своих наблюдений. Вас выдал запах скипидара. Думаю, во время его первого визита устройство еще находилось где-то недалеко.

— Оно было сложено и спрятано под лестницу, — ответил художник. — Потом я отнес его в студию. Отец еле успел убрать его с дороги и снять с окна над дверью номер «13», когда прибыло полицейское подкрепление. Он даже не успел вернуть на место этот стол, на котором я сижу. Если бы дом решили обыскать, его сразу бы увидели в столовой. Отец — удивительный человек. Даже меня поразило то, с каким хладнокровием он держал оборону, пока я бегал, как заяц, вокруг домов. Ведь он мог очень просто отделаться от полиции, но отец, как настоящий ирландец, любит дразнить власти.

— Я бы хотел встретиться с вашим отцом. Единственное, что мне еще не полностью понятно, это для чего вам понадобилась вся эта хитроумная затея. Вы случайно не провернули небольшое ограбленьице за углом, пока констебль был занят?

— Об этом я не подумал, — с сожалением в голосе произнес молодой человек. — Нет, полицейский не был специально выбранной жертвой. Он случайно оказался рядом во время генеральной репетиции, и я просто не смог удержаться от этой шутки. Дело в том, что мой дядя — сэр Люций Престон из Королевской академии художеств.

— Вот оно что, — произнес Питер. — Дело начинает проясняться.

— Я не поклонник реализма, — продолжил мистер О’Халлоран, — и все мои картины не реалистичны. Дядя несколько раз заявлял мне, что я так рисую из-за того, что просто не умею рисовать. В общем, идея была такая: я должен был пригласить его завтра на обед и рассказать ему о загадочном доме номер тринадцать, который якобы появляется время от времени на этой улице и из которого доносятся странные звуки. Задержав его до полуночи, я должен был вызваться проводить его до конца улицы. И когда мы вышли бы из дома, на улице должны были раздаться крики. Тогда я повел бы его назад…

— Дальше все ясно, — сказал Питер. — Придя в себя после потрясения, он признал бы, что ваше произведение — вершина академического реализма.

— Я надеюсь, — промолвил мистер О’Халлоран, — что мне все же удастся провести это представление так, как задумывалось. — Он посмотрел на Питера, и тот ответил:

— Я тоже на это искренне надеюсь. Еще я надеюсь на то, что у вашего дяди крепкое сердце. Но могу ли я тем временем позвать и успокоить моего несчастного полицейского? Его подозревают в том, что он находился на дежурстве в пьяном виде. Это может стоить ему продвижения по службе.

— Боже мой! — воскликнул молодой художник. — Это не должно случиться. Конечно, зовите его.

Самым сложным оказалось заставить констебля Берта узнать при дневном свете то, что он видел ночью через щель в двери. Когда ему показали набор холстов с нарисованными, причудливо деформированными и укороченными предметами и фигурами, он ничего не понял. Только после того, как конструкцию собрали и осветили надлежащим образом в занавешенной студии, он в конце концов согласился, что видел именно эту картинку.

— Чудеса, да и только, — сказал он. — Прямо как на представлении Маскелина и Деванта.[40] Хотел бы я, чтобы это сержант увидел.

— Заманите его как-нибудь сюда завтра вечером, — предложил О’Халлоран. — Пусть он будет охранять моего дядю. Вы, — он повернулся к Питеру, — вы, кажется, знаете подход к полицейским. Может, вам удастся его сюда направить? У вас изображать голодного несчастного бродягу получается не хуже меня. Что скажете?

— Не знаю, — ответил Питер. — Вообще-то этот костюм меня порядком раздражает. К тому же, заслуживает ли такого несчастный полицейский? С академиком делайте, что хотите, но когда речь заходит о блюстителе закона… Черт возьми! Я семейный человек, должно же у меня быть хоть какое-то чувство ответственности.





АЛАН АЛЕКСАНДР МИЛН

Самый обычный шантаж




Алан Александр Милн родился 18 января 1882 года в Лондоне. Учась в кембриджском Тринити-колледже, он редактировал студенческий журнал «Гоанта». Закончив обучение в 1903 году, он вернулся в Лондон и стал работать журналистом, но успех к нему пришел только в 1906, после того как ему предложили пост ассистента редактора журнала «Панч». В 1913 году он женился на Дороти де Селинкурт, а в 1915 году вступил в Королевский Уорикширский полк. Еще до окончания службы в армии Милн получил признание как талантливый писатель, что позволило ему после отставки полностью заняться литературным трудом. Несмотря на то, что Милна знают в первую очередь как автора Винни-Пуха, его произведения, написанные в жанре детектива, тоже заслуживают внимания. Знаменитый американский критик Александр Вулкотт назвал его «Тайну Красного дома» одним из лучших в истории детективным романом.





~ ~ ~


Мистер Седрик Уэйзерстон из адвокатской конторы «Уэйзерстон и Ривз», крупный мужчина, в свои сорок выглядевший еще достаточно молодо, сидел у себя в кабинете за рабочим столом и увлеченно орудовал вязальными спицами. Вообще-то вязал он неважно, но очень гордился тем фактом, что сумел овладеть этим искусством. Вязать он научился в плену, когда в 1917 году, в первый раз попав на передовую, угодил прямиком в немецкий окоп. С годами обстоятельства его пленения тоже каким-то удивительным образом превратились в предмет гордости. Ему очень нравилось начинать предложения словами: «Помню, когда я был в плену в Хольцминдене…» Когда ему сообщили, что пришел клиент, он положил клубок шерстяных ниток, спицы и незаконченный носок в верхний левый ящик стола, пригладил ладонями волосы и стал ждать, пока к нему приведут посетителя.

— Сэр Вернон Филмер.

Мистер Уэйзерстон поднялся, чтобы пожать руку одному из своих лучших клиентов.

— Рад видеть вас, сэр Вернон. Не часто вы к нам заглядываете. Надеюсь, ничего не стряслось?

Глядя на сэра Вернона, трудно было сказать, что его также радует эта встреча. Высокий светловолосый мужчина с холодными светло-голубыми глазами, выступающим носом и небольшим строгим ртом был одним из тех прирожденных политиков, которые всегда оказываются в нужном месте, когда раздают правительственные посты.